С интересом читаю интернет-журнал "Семь искусств".
1.Игорь Ефимов "Опять о Пушкине". - Журнал "Семь искусств", 2013, №2.
"Пушкин не боролся за права женщин. Он просто позволил Татьяне Лариной, в нарушение всех приличий, первой объясниться в любви. И с этого момента история семейной жизни в России распалась на две части: до «Евгения Онегина» и после.
Со времён «Капитанской дочки» русский интеллигент всё надеется, что от Пугачёва можно будет спастись, заранее подарив ему тулупчик на заячьем меху.
Пушкинский Алеко – это не про ревность, а про неспособность вынести свободу в любимой, в любимом – вообще в другом человеке. («Ты для себя лишь ищешь воли...»)
Героиня Пушкина впервые посмела обратиться к объекту своей любви с письмом-призывом. Каких-нибудь двадцать лет спустя героиня Достоевского (Настенька в «Белых ночах») уже писем не пишет, а является к возлюбленному прямо на квартиру – без предупреждения и с вещами".
1.Игорь Ефимов "Опять о Пушкине". - Журнал "Семь искусств", 2013, №2.
"Пушкин не боролся за права женщин. Он просто позволил Татьяне Лариной, в нарушение всех приличий, первой объясниться в любви. И с этого момента история семейной жизни в России распалась на две части: до «Евгения Онегина» и после.
Со времён «Капитанской дочки» русский интеллигент всё надеется, что от Пугачёва можно будет спастись, заранее подарив ему тулупчик на заячьем меху.
Пушкинский Алеко – это не про ревность, а про неспособность вынести свободу в любимой, в любимом – вообще в другом человеке. («Ты для себя лишь ищешь воли...»)
Героиня Пушкина впервые посмела обратиться к объекту своей любви с письмом-призывом. Каких-нибудь двадцать лет спустя героиня Достоевского (Настенька в «Белых ночах») уже писем не пишет, а является к возлюбленному прямо на квартиру – без предупреждения и с вещами".
"В своей Нобелевской речи Бродский сказал, что, выбирая правителей, мы должны были бы интересоваться не их политическими взглядами, а тем, какие книжки они читают. Подобный панэстетизм весьма соблазнителен. Может быть, всё дело в том, что Нерон плохо пел, Гитлер рисовал невыразительные акварели, а Сталин и Мао-Цзедун были посредственными поэтами?
Пушкин и Мицкевич, Цветаева и Рильке, Бродский и Дерек Уолкотт... Поэты по-настоящему способны поддерживать дружеские отношения только с собратьями, пишущими на другом языке. Дружба королей, которые знают, что границу между их царствами преодолеть невозможно.
Пушкин и Мицкевич, Цветаева и Рильке, Бродский и Дерек Уолкотт... Поэты по-настоящему способны поддерживать дружеские отношения только с собратьями, пишущими на другом языке. Дружба королей, которые знают, что границу между их царствами преодолеть невозможно.
Русская литература ХХ
века переполнена выдающимися литературными секретарями. Ходасевич был
секретарём у Горького, Евгений Шварц – у Чуковского, Найман – у Ахматовой,
Довлатов – у Пановой, Гандельсман – у Бродского. Если напишут книгу об этом
феномене, называться она будет «Секретариат».
3.Игорь Ефимов "Опять о Толстом". - Журнал "Семь искусств", 2012, №12.
"Не верю, что смелый
князь Андрей мог вырасти у такого отца, как старый Болконский. Толстой сам был
отцом-тираном и не желал замечать, как сильная отцовская воля, любя, ломает
волю сыновнюю.
Лев Толстой всю жизнь проповедовал
и исповедовал святость брака и оставил нам самые убедительные доказательства
недостижимости моногамного идеала: «Анна Каренина», «Отец Сергий», «Крейцерова
соната», «Живой труп», письма, дневники.
В русской классической
литературе полным-полно славных капитанов: капитан Белогорской крепости Миронов
– у Пушкина, капитан Копейкин – у Гоголя, Максим Максимыч – у Лермонтова,
штабс-капитан Снегирёв – у Достоевского, капитан Тушин – у Толстого. А начиная
с майора в «Записках из Мёртвого дома» идут персонажи довольно мрачные и противные
выше чином: полковник Скалозуб, безымянный полковник в «После бала», генерал
Епанчин.
Толстой превратил свою жизнь и жизнь своей семьи в полигон для испытания несбыточной мечты о любви всех ко всем.
Поразительно, как много общих черт в мировоззрении, в жизненном пути, в характере у Толстого и Солженицына. Оба в молодости участвовали в войне, даже служили в одном и том же роде войск – в артиллерии. Оба преподавали в школе математику. Оба достигли в расцвете сил мировой литературной славы. Оба вступили в острый конфликт с власть имущими в своей стране. Оба к концу жизни уединились в свои поместья и отдавали все силы гигантскому труду, задачей которого было открыть людям глаза.
Но, может быть, важнейшей совпавшей деталью в их судьбе было то, что оба они созревали в атмосфере политической несвободы, оба были окружены миллионами соотечественников, находящихся в состоянии рабства. Раб предельно несвободен, поэтому наше нравственное чувство инстинктивно избегает возлагать на него какую бы то ни было ответственность за ужасы жизни. Мы ищем причины этих ужасов где-то вовне и, как правило, возлагаем ответственность на жестоких правителей, на привилегированный слой. Отсюда вырастает – и в Толстом, и в Солженицыне – патологическая ненависть к интеллигенции. Хуже интеллигенции лишь те, кто защищает господствующую идеологию, поддерживает существующий порядок. Для Толстого – попы, для Солженицына – проповедники коммунизма. Оба закрывают глаза на то, что и попы, и коммунисты тоже почему-то не жалуют интеллигенцию".
Поразительно, как много общих черт в мировоззрении, в жизненном пути, в характере у Толстого и Солженицына. Оба в молодости участвовали в войне, даже служили в одном и том же роде войск – в артиллерии. Оба преподавали в школе математику. Оба достигли в расцвете сил мировой литературной славы. Оба вступили в острый конфликт с власть имущими в своей стране. Оба к концу жизни уединились в свои поместья и отдавали все силы гигантскому труду, задачей которого было открыть людям глаза.
Но, может быть, важнейшей совпавшей деталью в их судьбе было то, что оба они созревали в атмосфере политической несвободы, оба были окружены миллионами соотечественников, находящихся в состоянии рабства. Раб предельно несвободен, поэтому наше нравственное чувство инстинктивно избегает возлагать на него какую бы то ни было ответственность за ужасы жизни. Мы ищем причины этих ужасов где-то вовне и, как правило, возлагаем ответственность на жестоких правителей, на привилегированный слой. Отсюда вырастает – и в Толстом, и в Солженицыне – патологическая ненависть к интеллигенции. Хуже интеллигенции лишь те, кто защищает господствующую идеологию, поддерживает существующий порядок. Для Толстого – попы, для Солженицына – проповедники коммунизма. Оба закрывают глаза на то, что и попы, и коммунисты тоже почему-то не жалуют интеллигенцию".
4.Игорь Ефимов "Айн Рэнд". - Журнал "Семь искусств", 2012, №5.
"ТЕНОР: Двенадцать. Пережить в таком возрасте голод, страх, зрелище замёрзших трупов на улицах – конечно, это должно было оставить глубокий след в её душе. Её отец, богатый аптекарь, имел все основания опасаться мести тех, «кто был ничем, а стал всем». Это просто чудо, что семья не была выслана или арестована и Айн успела получить образование в Петербургском университете, когда там ещё преподавали известные российские профессора.
БАС: Всё же у меня возникло впечатление, что уже тогда она выносила приговоры изучаемым философам с решительностью какого-нибудь чекиста. Конечно, любой студент вправе предпочесть логичного Аристотеля идеалисту Платону. Но заявлять впоследствии, что Платон был предтечей и создателем идеологии коммунизма – это уже в духе тех самых комиссаров, которые любили валить всех несогласных с ними в единую категорию – врагов и ставить их к стенке.
ТЕНОР: Тем более что судьба её самой не укладывалась в рамки логики. Её ангел-хранитель должен был летать над её головой, не смыкая глаз. Выбраться из Советской России в Латвию, получить там американскую визу – в 1925 году это уже было чудом невозможным без вмешательства высших сил.
БАС: Что меня поражает в этой женщине – целеустремлённость. Какая нужна была самоуверенность, чтобы с первых дней в Америке посвятить себя литературной карьере! И она ведь таки явилась в Голливуд, и ей стали подбрасывать задания по обработке сценариев. Неужели её английский был на таком уровне, что она могла считаться профессионалом? Я уверен, что на первых порах кто-то должен был помогать ей, кто-то редактировал её тексты. Но нигде в воспоминаниях она не упоминает об этом. О, она умела вычёркивать из своей жизни людей, вычёркивать всё, что умаляло ореол её величия".
БАС: Всё же у меня возникло впечатление, что уже тогда она выносила приговоры изучаемым философам с решительностью какого-нибудь чекиста. Конечно, любой студент вправе предпочесть логичного Аристотеля идеалисту Платону. Но заявлять впоследствии, что Платон был предтечей и создателем идеологии коммунизма – это уже в духе тех самых комиссаров, которые любили валить всех несогласных с ними в единую категорию – врагов и ставить их к стенке.
ТЕНОР: Тем более что судьба её самой не укладывалась в рамки логики. Её ангел-хранитель должен был летать над её головой, не смыкая глаз. Выбраться из Советской России в Латвию, получить там американскую визу – в 1925 году это уже было чудом невозможным без вмешательства высших сил.
БАС: Что меня поражает в этой женщине – целеустремлённость. Какая нужна была самоуверенность, чтобы с первых дней в Америке посвятить себя литературной карьере! И она ведь таки явилась в Голливуд, и ей стали подбрасывать задания по обработке сценариев. Неужели её английский был на таком уровне, что она могла считаться профессионалом? Я уверен, что на первых порах кто-то должен был помогать ей, кто-то редактировал её тексты. Но нигде в воспоминаниях она не упоминает об этом. О, она умела вычёркивать из своей жизни людей, вычёркивать всё, что умаляло ореол её величия".
Комментариев нет:
Отправить комментарий