пятница, 17 июня 2011 г.

Мой читальный зал: лит. журнальная критика о Елене Колядиной

Читаю журналы.
1.Сергей Шаргунов "Россию нужно выдумать заново? Елена Колядина". Журнал "Вопросы литературы", 2011, № 3.
“Тот прав, кто искренен”, - сказал Чехов. Персонажи Колядиной вызывают жалость, ибо искренни. В меньшей степени сочувствуешь чванливому тотемскому воеводе Орефе Васильевичу или нахрапистому Путиле Изваровичу. Но и они тоже предстают живыми людьми со своими правдами, наивностью и прямолинейностью: в грубости они грубы по-детски. Юда трепетно и искренне любит равнодушную к нему Феодосию. До безумия честна и искренна юная героиня, искренен (при всех карьеристичных замашках и блудных помыслах) отец Логгин, который ее не намного старше...
Жалость ведет рукой Колядиной. Из жалости она всех оставляет в покое, только Истому превращает в прах, искупающий его мятежную жизнь. Из жалости к Феодосии она освобождает ее от надобности соблазнять охранника арестованного Истомы, от зрелища Истоминой казни, от Старушки Смерти, от пыток после ареста, да и финал с сожжением Феодосии - открытый и загадочный.  Избавляет от гибели отца Логгина: когда тот едет на повышение в Москву, колесо ломается, батюшка делает шаг в заросли. Тут мы ждем волка - реинкарнацию Истомы, делегата языческой Руси. Но отец Логгин обнаруживает Агейку, голубоглазого мальчонку, невредимого сына Феодосии и Истомы, пляшущего в кругу цыганят.
И все же эта книга - о чистоте и одиночестве. И жалости, которая не снимает жесточайших противоречий между персонажами. О России в преддверии больших изменений. Сказочка с протестной слезно-горячей начинкой.
Можно предположить или почувствовать, почему была выбрана эта книга. Сначала ее нужно целиком прочитать.
Будь я в жюри “Букера”, вряд ли голосовал бы за Колядину, чья вещь - это, конечно, не ужас-ужас-ужас, как заявили почти все рецензенты, вполне крепка и мила, но с позиций “качественной литературы” относится ко второму или к третьему ряду.
Однако - вещь крайне симптоматичная.
Старинная Русь Колядиной. Постмодернизм? Скорее - авангард. Попахивает большой кровью".
 2.Игорь Шайтанов "Картошка на аористе. Букеровское послесловие к роману "Цветочный крест". Журнал "Вопросы литературы", 2011, № 3.

"Мое послесловие не столько о Колядиной, сколько - о ее критиках. Я совершенно не уверен, что автору “Цветочного креста” удастся создать что-либо еще литературно (хотя бы в плане “эволюции”) значимое. Это будет зависеть и от того, как Колядина оценит свой букеровский успех. Сиквел я ей не посоветовал бы писать. Хотя коммерчески, быть может, это удачный проект.
Жизненный и языковой “сор”, над которым вознесся “Цветочный крест”, еще слишком на его поверхности, не отделен и едва ли отделим от романа. В столичном издательстве “Астрель”, где сразу же оценили шансы романа на успех и быстро издали (правда, уже после присуждения премии), подвергли его серьезной редакторской чистке. Впрочем, многого там не вычистишь, да и не нужно. Скоморошья грязноватая пестрота, придуманный (и по-карнавальному) неоскорбительный мат - значимый фон для истории тотемской Джульетты, не обретшей своего Ромео, но пришедшей к своему Богу.
В этой истории, особенно в рассказе о ней, есть привлекательность примитива. Так же, как в отношении критики, требующей от Колядиной аориста, есть снисходительность “знатока”, треплющего по плечу очередного Пиросмани: “Что ж ты, милейший, малюешь, а рисовать не научился”.
Современный критик беспомощен, если пытается следовать набору нормативных правил, но он столь же беспомощен, если не утруждает себя вопросом о том, какова условность текста, подвергаемого им суждению".
3.Алла Латынина "В декорациях семнадцатого века". Журнал "Новый мир", 2011, № 2.
"Я прочла только один роман Елены Колядиной, «Краденое счастье». Думаю, что этого достаточно, чтобы составить представление об остальных, изданных в той же серии.
Первое впечатление — да уж не пародия ли это? Может, под видом и под обложкой дамского романа мне попал какой-то постмодернистский интеллектуальный продукт? Ну в самом деле: героиня в буквальном смысле слова сваливается с неба на своего принца, который являлся ей в мечтах.
Современный принц, естественно, не на коне, а на джипе: прямо на крышу машины и приземляется героиня по имени Любовь, прыгнув с парашютом и отклонившись от точки приземления. Увидев хозяина машины, Люба с ходу в него влюбляется. «Как он красив. <…> Как нестерпимо прекрасен! Невысокого роста, коротко постриженный, с золотой цепочкой в вороте черной рубашки. Зуба одного сбоку нет — бедный, наверное, потерял, когда защищал незнакомую девушку». И через несколько страниц: «Люба не знала о том, что любовь дает метастазы, и жадно вдыхала ее губительный запах».
Так жанровые романы не пишут. Так пишут пародии на жанр. Ну конечно же это стёб. А если принять во внимание, что героиня по имени Любовь свалилась на бандита по кличке Джип вместе со своим инвалидным креслом, то предположение крепнет. Автор явно снижает романтический образ героини любовного романа.
Действие разворачивается стремительно, в тарантиновском ритме и пародийном ключе. 
К середине романа начинаешь понимать, что все же никакой это не стёб, не пародия и не постмодернизм. А весь этот бред автор пишет не то чтоб уж совсем всерьез (он старается еще и шутить), но находясь внутри жанра, а не осмеивая его. И ровно то же самое автор делает и в «Цветочном кресте»: пишет приключенческий роман в духе общепитовского феминизма из серии «Девушка с характером». Но в декорациях семнадцатого века".
4.Валерия Пустовая "Богородица на пне и другие фрески. Елена Крюкова".  Журнал "Вопросы литературы", 2011, № 3.
"Колядина ставит нравственно-религиозный опыт: злой разум попа-начетчика тщится убить живую душу прихожанки, которая отрекается от мирского по его указаниям, но святой становится им вопреки. Антиклерикализм, проповедь внутреннего Бога, традиционно-русское противопоставление книжного ума и живой совести, исполненные в декорациях XVII века, - с пафосом автора нельзя не согласиться, но он направлен острием в прошлое, мимо современного общества и современной церкви, и потому, в обычаях популярного чтива, не мешает услаждаться эмоциональным и юмористическим зарядом романа. Что же до языковых дерзаний, надо признать за Колядиной новое слово - одно, как шутили. “Афедрон” и вправду создал особое направление сетевого фольклора (филологи, за диссертации!), обогатил лексикон любовных игр... Но в целом варварское смешение современного делового и старинных церковного и прибауточного наречий в романе Колядиной - просто хохма, дополнительный и не всегда сознательный комический эффект. Колядина “лоббирует” свои идеи “мехирем” потому, что не смогла найти органичный сплав для авторских оценок и внутреннего мира персонажей, используя в каждом случае готовые образцы выражений".
5.Виктор Брусницин "Цветистая нехристь. Размышления о романе Елены Колядиной "Цветочный крест". Журнал "Урал", 2011, № 4.
"Ну да, оперировать “талантом” занятие рискованное, что ж, давайте будем скромней. В пространстве, где правят медийные идолы, то есть служащие вкусам массы, выходит, стереотипу, всякое отличие имеет цену. Одаренность тем паче. Не признать таковую у Елены Колядиной представляется, извините, неприличным. Мастерство уже в определенном поле на потешном и юродском художества просто прут напор, упоение, кажется, доходящее до экстаза, настолько очевидны, что все практически признают минимум бойкое перо. И отметим, те, кто на стороне автора, слово “талант” применяют смело, что не всегда характерно при положительных отзывах. Собственно, и на серьезном, глава “Блаженная” к примеру, с нашим автором что-то сделалось, песни пошли прелестные, глазу благостные. А к концу, на Кресте какие вышивки!"
6.Анна Голубкова "У разбитого корыта". Журнал "Октябрь", 2011, № 4.
"С конца 1920-х и по конец 1980-х годов в России параллельно существовало две литературы – официальная и неофициальная, которые различались не только содержанием или направлением художественного поиска, но и структурой, и принципами функционирования. Однако существовало мнение, что дело тут в первую очередь именно в содержании, не соответствующем принятым идеологическим установкам, а разница структуры не принималась во внимание. И потому, видимо, казалось, что две литературы механически сольются в одну, достаточно лишь начать публиковать неофициальную литературу в официальных журналах. Первым о том, что тут все не так просто, начал писать Всеволод Некрасов. В своей книге “Пакет” (1996) он заявил, что несмотря на внешние перемены, несмотря на появление новых журналов и возможности публикации в старых, в русской литературе фактически ничего не изменилось. Всем остальным понадобилось еще лет пятнадцать, чтобы убедиться в том же самом".

Комментариев нет: